Мы дети наших городов. В его лабиринтах мы ищем то ли самих себя, то ли смысл жизни. Иногда нужно делать паузы, чтобы сбежать от рутины, забыть о делах, и отправиться куда-нибудь. Встать с первыми лучами солнца, накинуть на спину рюкзак с вещами, расчехлить фотоаппарат, пулей вылететь из дома, чтобы с условленного места сбора отправиться в путь, в аул Гамсутль, в компании своих друзей-единомышленников. Ведь всякое большое путешествие начинается с маленького шага.



Для меня Гамсутль берет начало еще с юности, когда впервые увидел его в монохромной фотографии на плакате-календаре – не похожий ни на какой другой аул, раскинувшийся на склоне горы, как словно излившаяся лава из вулкана при извержении. Время наполняется ритмом и картинами разных годов, которые могут пробудить в тебе желание когда-нибудь совершить поездку в этот окутанный загадками аул, и увидеть все своими глазами. Пройтись по узким улочкам, заглянуть в его обветшалые дома, и может понять для себя – почему все-таки жители аула покинули свое родовое село?



Абдужалил Абдужалилов. Как он сам себя называет «Мэр города Гамсутль»



«А вы видели меня на ютубе?» — слегка прищурив глаза от солнца, как бы невзначай поинтересовался Абдужалил, когда мы поднимались вверх, по узкой пешеходной тропе, ведущей в аул, желая, по всей видимости, произвести впечатление, в особенности на девушек из нашей компании. Годы сознательного уединения в покинутом людьми ауле сделали его известным медийным персонажем, когда с легкой руки журналистов и популярных блогеров о нем узнали далеко за пределами родного Дагестана. И похоже своей известностью Абдужалил совсем не тяготится.



Раньше в село вела дорога, которая на всем протяжении была укреплена каменной кладкой. Абдужалил рассказывает, что сельчане поддерживали ее, и чуть ли не за каждой семьей был отведен небольшой определенный ее участок. Но, теперь же все заросло бурьяном и крапивой, которая жжет твои ноги, и понимаю, что сильно погорячился отправившись в поход в шортах, и злюсь на Абдужалила — мог бы предупредить.



Наш попутчик не умолкает ни на минуту. Перескакивая с темы на тему, с русского языка на аварский, общаясь на нем, в основном с Асей, которую он старается сопровождать на всем протяжении пути, он словно спешит рассказать нам все свои истории и наблюдения.
«Я последний из могикан» — говорит он, слегка улыбаясь, и тут же рукой указывает на выступающую скалу в стороне от дороги – «А в этом месте обитают джинны. Мне не верят, но я несколько раз, своими глазами, зимой видел следы на снегу».



Чем выше мы поднимаемся, местами тропа проходит по краю пропасти, и от чего захватывает дух и ощущается приток адреналина в крови. Твоему взору предстают все более живописные горные пейзажи, и в отдаленности открывается прекрасный вид на аул Чох.

А еще через несколько сот метров мы оказываемся в ландшафтном лесу, с его причудливо изогнутыми деревьями, россыпью земляники под ногами, и родником с кристально чистой горной водой.



Абдужалил говорит, что это и есть самая настоящая живая вода, которая наделяет путника целебной силой, и даже обладает омолаживающим эффектом.

Пройдя еще несколько сотен метров, по вьющейся змейкой тропе виден уже и сам Гамсутль. Со стороны он был похож на вершину пирамиды, основание которой уходит глубоко вниз и укрыто под горой Гамсутльмеэр.



Он казался естественным продолжением скал — аул словно выходил из камня и также обращался в него снова. А его старые обветшалые дома, слившись с ландшафтом, больше напоминали покинутые ласточками гнезда, в которых когда-то присутствовала жизнь.



Время было безжалостно и беспощадно к аулу, двери домов, которые также открыты для всех, разрушая его за отсутствие жизни в нем, взяв такую вот своеобразную плату за приход цивилизации. Оно тут словно остановилось, и все это больше походило больше на декорации к какому-нибудь историческому фильму, и казалось, что сейчас кто-то крикнет команду — «Стоп, снято», и все вокруг зашевелится, задвижется, как в муравейнике, в упорядоченном хаосе.





Дом Абдужалила, в котором он и коротает свое одиночество.



«На самом деле одиночество не так страшно, как о нем говорят. К нему тоже можно привыкнуть. Да, и не так я и одинок, как это может показаться» — продолжал рассуждать Абдужалил, ставя чайник греться на печку-буржуйку, уже у себя дома, когда мы сели пообедать, в комнате, без ставней, в которой явно чувствовалось, что не хватает женщины.



Импровизированный обед на высоте 1480 метров.



Всюду присутствовал, если можно так сказать, «творческий беспорядок». По всей комнате были обложены вещи — на потолке висели соты, портфели и чемоданы, а по диагонали на протянутых веревках сохла его одежда, центр композиции, которой составляли его штаны.



«Время от времени я отправляюсь в Чох за продуктами и пенсией. Да, и чтобы друзей и родственников повидать. Это зимой тут глухо, а летом повеселее. И гости бывает, приходят». Тут я не выдерживаю, и спрашиваю – «Почему? Почему ты сюда вернулся?» — рассчитывая услышать, пусть и с изрядной долей пафоса, слова об отчем доме, памяти предков, о поселившейся в нем боли за свое родное село, что оно рушится прямо на глазах. Но, Абдужалил не был Абдужалилом, если бы в своей манере не ответил просто и незамысловато – «Я просил родичей психолога пригласить, а они психиатров привели. Поэтому, после психушки, пришлось укрыться здесь».



И я снова злюсь на его, за то, что легенду испортил. Я не унимаюсь и задаю вопрос, который меня волновал, желая получить ответ за которым приехал – «Почему люди все разом покинули аул? Ведь здесь остались могилы их предков?». Абдужалил, вновь не мудрствуя лукаво, отвечает, словно ему приходилось до этого не раз отвечать на этот вопрос – «Они ушли за лучшей жизнью».



Остаток времени мы пили чай с медом, вперемешку с прополисом, с его пасеки, слушая его бесконечные истории из своей жизни.



О том, что в свободное время, а его у него предостаточно, он проводит за чтением книг, слушает радиоприемник, работает по хозяйству, принимает редких гостей, и пишет стихи. И, что даже, несмотря на то, что он один, и лишен многих тех благ, которые окружают нас в жизни, он по-настоящему счастлив.

— «И, к тому же еще я теперь еще и знаменитым стал. Вы видели меня на ютубе?», — добавляет он как бы невзначай, и его посыл снова обращен к девушкам из нашей компании.


За чаем и разговорами и наступило время, когда нам пора было уже отправляться в обратный путь, в город, в свои каменные джунгли. К тому же прошел дождь, и мы могли прилично потерять время, выбираясь из аула.



Абдужалил вызвался нас проводить, не прекращая что-то рассказывать, и даже, несмотря на то, что крапива жгла нещадно ноги, мы слушали его.



Гамсутль рушится. Причем основательно. За каких-то более пятидесяти лет, аул имеющий тысячелетнюю историю дошел до такого плачевного состояния. Печально было смотреть на остовы домов вслушиваясь в звенящую тишину.



Двери в ауле по закону гостеприимства открыты для любого путника, и словно в надежде, что когда-нибудь в них войдут хозяева.



Иногда надо делать паузы, и умчаться куда-нибудь, чтобы сбежать от суеты и забот, чтобы на время потерять всякий смысл, и подарить себе один незабываемый день из своей жизни. Ведь не столь важно, сколько дней в нашей жизни, а сколько жизни в наших днях. Иногда для этого нужно просто сделать один маленький шаг.
Как сделали это мы!